В конце дня далеко впереди показались невысокие холмы. Орочья тропа начала забирать к северу; на твёрдой, с редкой короткой травой земле следы читались уже не так отчётливо. Слева в отдалении серебряной нитью по изумрудной канве вилась Энтова Купель. И нигде — ни звука, ни шороха, ни живой души. Рохирримы жили дальше к югу, у лесистых отрогов Белых Гор, а здесь, на восточных пастбищах, даже зимой со стадами и табунами кочевали пастухи. Странное запустение всё больше беспокоило Арагорна.
К вечеру за спиной осталось около двадцати четырех лиг, и нагорье Эмин Майл скрылось из глаз. Небо затягивалось, и сам воздух вокруг помрачнел. Тонкий серп месяца пробивался сквозь лёгкую дымку, мерцали звёзды.
– Эх, сколько времени мы потеряли зря, — с досадой сказал Леголас. — Орки бегут так, словно Саурон гонит их плетью. Боюсь, они уже в лесу.
Гимли скрипнул зубами.
– Горький конец всем трудам и надеждам, — сказал он.
– Труды не окончены, даже если надежда погасла, — проговорил Арагорн, прислушиваясь к чему–то. — Неладно в этом краю. Меня тишина тревожит. Я не доверяю даже этой блеклой луне и тусклым звездам. И я очень устал, хотя путь ясен, а других причин для беспокойства у Следопыта и быть не может, а вот поди ж ты… Видно, и вправду чья–то воля подгоняет наших врагов, а перед нами создает незримую преграду. Я чувствую это по тому, что усталость — не в теле, а давит на сердце.