А Оссе последовал за дружиной Ольвэ и, когда они входили в залив Эльдамар (что значит Дом Эльфов), воззвал к ним; и они узнали его голос и взмолились к Ульмо, прося прекратить плавание. И Ульмо внял их просьбе, и по его велению Оссе остановил остров и укоренил его в основании моря. Ульмо сделал это тем охотней, что он понимал души тэлери и на Совете валаров был против призвания квенди, считая, что им лучше оставаться в Средиземье.
Мало радости было валарам в том, что он сделал; и Финвэ опечалился, когда тэлери не пришли, а пуще — когда узнал, что Эльвэ покинут и никогда им не увидеться, кроме как в чертогах Мандоса. Но остров не двигался более и стоял одиноко в заливе Эльдамарском; и был он назван Тол–Эрессеа, Одинокий Остров. Там тэлери жили как им желалось — под звездами небес и все же близ Амана и бессмертного брега. Этим долгим житьем врозь объясняется отличие языка обитателей Одинокого Острова от языка ваниаров и нолдоров.
Им валары дали земли и место, чтобы жить. Даже среди сияющих цветов в древосветных садах Валинора жаждали они видеть порой звезды; а потому в гигантской стене Пелоров был сделан проход, и там, в глубокой долине, что сбегала к морю, эльдары подняли высокий холм: звался он Туна. С запада на него падал свет Дерев, и тень его лежала на востоке; и на восток смотрел он — на Эльдамарский залив, и Одинокий Остров, и Тенистые Моря. Тогда сквозь Калаки́рию, Ущелье Света, вырвался свет Благословенного Края, расцвечивая темные волны серебром и золотом, и коснулся Одинокого Острова, и его западный берег стал прекрасен и зелен, и распустились там цветы — первые, что расцвели восточнее Гор Амана.
На вершине Туны поднялись белые стены и террасы Тйриона — города эльфов; и высочайшей из башен того города был Маяк Ингвэ, Ми́ндон Эльда́лиэва, чей серебряный фонарь виден далеко в туманах моря. Мало кому из смертных довелось узреть его тонкий луч. Ваниары и нолдоры долго жили вместе в Тирионе. А так как изо всех творений в Валиноре более всего любили они Белое Древо, Йаванна сотворила для них дерево, подобное Тельпериону; только оно не светилось собственным светом. Галати́лион звалось оно на языке синдаров. Это дерево посадили в саду у подножия Миндона, и там оно цвело, и от него пошло множество подобных дерев в Эльдамаре. Одно из них высадили потом в Тол–Эрессеа и нарекли Ке́леборном; от него со временем произошел, как рассказано в другом месте, Нймлот, Белое Древо Нуменора.
Манвэ и Варда более всего любили ваниаров, Дивных Эльфов; а нолдоры были милы Ауле, и он со своим народом часто приходил к ним; и знания и искусность нолдоров стали поистине велики — но тем больше была их жажда знания, и во многом они вскоре превзошли учителей. Язык их был изменчив, ибо они любили слова и всегда стремились найти наиболее подходящие названия всему, что знали или задумывали. Случилось так, что каменщики дома Финвэ, добывая в горах камень (ибо более всего любили строить высокие башни), впервые нашли самоцветы — и добыли их бессчетное множество; и они изобрели инструменты, чтобы обрабатывать их, придавая неповторимые формы. Они не копили камни, но щедро дарили, и трудами их богател Валинор.
Нолдоры впоследствии вернулись в Средиземье, и в повести этой говорится большей частью об их делах; посему здесь надо сказать об именах и родстве принцев нолдоров — в той форме, в которой эти имена произносились эльфами Белерианда.