То и другое — следование евангельским мотивам и видоизменение их — обнаруживают общность одинокой по жанру и материалу «Чайки» с гораздо более широким кругом явлений на всех уровнях западной культуры, получивших название неоромантической волны.
«Минус-факторы» если и не прямо вызвали ее к жизни, то принесли ей коммерческий успех и всеобщее внимание — от романов и кинофильмов до бытовой моды «из бабушкиного сундука»; старомодное стало не только модно, но и модерно.
Потому в этой неоромантической, сентиментальной волне, которая вновь открыла приправленное ностальгией и подправленное иронией обаяние в развенчанных было добрых чувствах и простых истинах, «Джонатан» может существовать, оставаясь ни на что не похожим, сам по себе. Разумеется, за лоскутной пестротой этих поисков потерянного рая просматриваются социальные процессы, в том числе кризис официальной церкви, которая для многих перестает быть носителем и символом даже собственных христианских идеалов. Отпадение западной молодежи от всех официальных церквей — католической, протестантской, методисткой — давно стало статистическим фактом. Но парадокс в том, что кризис христианской церкви совпал с усилением духовной жажды и в этой связи с модернизацией некоторых христианских идеалов в молодежных движениях. И «шестикрылый серафим» — как многое в неоромантической волне — явился в перелицованном, стилизованном платье.
Парадокс в том, что возврат к евангельским заповедям произошел не в лоне церкви, а на улице и в театре, в маскарадных терминах массовой культуры, в формах поп-арта.
«Иисус Христос-Суперзвезда» воплотил эту странную ситуацию веселого возврата молодежи вспять — к христианской легенде в карнавальной форме массового зрелища. На фоне и под сенью «Иисуса-Суперзвезды» повальная эпидемия «Джонатана» перестает быть капризом формы или дурацким «королевским жирафом» Гекльберри Финна и становится продолжением того же процесса адаптации традиционных общечеловеческих ценностей в обновленных иронией формах.
В неоромантической волне на всех ее уровнях очевиден и необратим горчащий привкус непреодоленных разочарований и, следовательно, иронии. Она не знает других путей вперед, как только путь назад. Ее возврат к морали ненастойчив и лишен пафоса, поэтому она предпочитает общедоступный сентиментализм жестокому реализму. Даже проповеднический «жанр „Джонатана“» не избавляет его от необходимости в защитной иронии. Повторение известных евангельских ситуаций не кажется невыносимой банальностью лишь благодаря иронии и самопародии.