Первую из этих сфер, как ни странно это может показаться, я обозначила бы термином «истории о животных».
Ныне, с возникновением понятия «экология», человек, выделившийся из природы и еще так недавно исходивший из концепции коренной и немедленной ее переделки, попытался вновь ощутить себя ее частью и приобщиться ее тайн. В этом пункте, как нигде, наука сомкнулась с беллетристикой, и описание поведения животных — этология — почти без перевода со специального языка на популярный стало всеми излюбленным чтением. Романтизация единоборства с природой — еще недавняя, еще вчерашняя — сменилась пафосом единения с ней. На смену охотничьим подвигам явились подвиги естествоиспытателей, занимающихся спасением редких видов животных; взамен ружья появилось фоторужье, и ныне ни один из массовых иллюстрированных журналов не обходится без фоторассказов о представителях фауны разнообразных уголков земли. Я не говорю уже о прекрасных и читаемых наравне с художественной литературой книгах Даррела, Джой Адамсон, Гржимека и прочих.
Все это, разумеется, имеет мало общего с Джонатаном, осваивающем технику высшего пилотажа и достигающим бессмертия. Но когда этология, бионика, психология животных становятся в порядок дня, то кажется естественным, что следом за научными изысканиями Джона Лилли возникает фантастический роман Лео Сцилларда «Голос дельфинов», что авторы «Хроники Хеллстрема» — научно-популярной ленты о жизни насекомых — не довольствуются простой демонстрацией удивительных натурных съемок, но стремятся придать своему фильму черты своеобразной и зловещей «антиутопии», противопоставив неразумию человеческой цивилизации суперрациональную «цивилизацию» муравьев и пчел.
Философская сказка Баха целиком уходит в извечную область аллегорий. Но едва ли не случайно, что издательство и автор отказались от первоначальных рисованных иллюстраций к «Чайке» и признали их слишком «литературными». Едва ли случайно, что для иллюстрации притчи они обратились к «документальному» жанру — фотографии. Подлинность земли, моря и неба, полета чаек не только не пришла в противоречие с притчей, но даже придала истории необыкновенной чайки некую иллюзорную достоверность — сродни Голосу, который будто бы поведал ее Ричарду Баху, — ту странную двойственность впечатления, на границе невозможного и возможного, которая до «психологии животных» едва ли могла и существовать.
Надо сказать, что отношения притчи о Джонатане с привычными современному человеку документализмом этим не исчерпываются и иллюзорная достоверность возникает не только от сопряжения легендарной структуры сюжета с реальной фактурой фотографии. Подобием документальности аранжирована сама история.
Тренировки Джонатана, подробное и квалифицированное описание техники полета и фигур высшего пилотажа сродни репортажности «нового журнализма». И если притча проходит по касательной к области «психологии животных», то уж тем более соприкасается она с обширной областью, хорошо знакомой Баху, по имени которой называется журнал, куда первоначально предназначил он свой труд («Флайнг» — «Полет»).